Что же касается моей выгоды, то у меня тоже все было просчитано. На тот случай, если мне после очередной комбинации по снабжению колхозов приходилось довольствоваться старым никому не нужным уазиком, который выгодно не продашь, имелся отдельный план. Я просто делал из него новый автомобиль. Происходило это так.

В Псковской области находилась крупная воинская часть — 76-я дивизия ВДВ. Насколько я знаю, она существует и до сих пор. Тогда эта часть была очень хорошо оснащена и имела большие запасы техники. Как колхозный снабженец я часто имел с военными дело, закупая запчасти или материалы, которые они списывали. Так в псковской части у меня появился знакомый, с которым мы наладили выгодное сотрудничество. Я пригонял ему свой старый, купленный у колхоза уазик и за ящик водки и половину свиньи менял его на другой. Обычно это были автомобили не новые, но в очень хорошем состоянии — со складов на случай большой войны, где техника стояла на консервации, прямо в заводской смазке. Как уж военные там оформляли разбитый колхозный уазик, не знаю. Я же через знакомых перебивал на полученном УАЗе номера двигателя и кузова, как будто это был тот же купленный у колхоза автомобиль. После этого не надо было подделывать никаких документов. Но продать я его мог уже как новый. Таким образом, мои расходы составляли 3750 рублей плюс расходы на взятки, с помощью которых я находил и добывал технику и материалы для колхозов. А доход от продажи от полученного благодаря колхозам очередного УАЗ-469, как правило, был не меньше 30–33 тысяч рублей.

Однако, прежде чем получить эти деньги, мне надо было решить еще одну непростую проблему. По советским законам, перепродажа с выгодой для себя не только машин, но и вообще чего угодно считалась тяжким преступлением — спекуляцией. Поэтому на себя мне оформлять полученные от колхозов машины было нельзя. Если бы в милиции заметили, что я хотя бы раз в год меняю автомобиль, тем более такой дефицитный, как УАЗ-469, — а их, кстати, тогда ставили на учет еще и военкоматах, чтобы использовать в случае войны, — ко мне очень скоро пришли бы с обыском. Так что надо было в каждом случае найти еще и надежного человека, на которого бы формально записали мой автомобиль в комиссионном магазине при продаже его колхозом и зарегистрировали в ГАИ на то время, пока я не подыщу очередного покупателя.

Знакомых у меня, конечно, было много. Но привлекать для столь деликатного дела даже самых старых и верных друзей, как я уяснил с первого же опыта, было опасно. Даже не из-за того, что кто-то мог случайно или даже специально — чтобы отомстить за какую-нибудь мелкую обиду — проговориться властям. В слишком большое искушение мне приходилось вводить людей. Ведь тот, на кого я фиктивно оформлял на время свою машину, даже оплачивая эту услугу, запросто мог заявить, что она его собственная и он сам ее продаст, чтобы получить все. По тем временам 30 тысяч — огромные деньги, на которые можно было безбедно жить, ничего не делая, несколько лет. И если очередной мой помощник поймет, как легко получить такое богатство, тут никакая дружба не поможет. И все мои труды пойдут насмарку.

Поэтому я почти всегда по таким вопросам имел дело с женщинами. Женщины вообще не так корыстны и расчетливы, как мужчины, более осторожны и меньше интересуются столь сложными и опасными проектами, какими я тогда занимался. И даже если у нас не было близких отношений, а мы просто хорошо дружили, на некоторых женщин все равно можно было положиться и не ожидать подвоха. Впрочем, поскольку для продажи каждой машины мне требовалась новая подруга — чтобы никого не заподозрили в той же спекуляции, я за всеми женщинами обычно ухаживал и заводил романтические отношения.

Во все подробности своей работы я подруг, конечно, не посвящал, но ничего специально и не выдумывал. Я честно рассказывал, что работаю снабженцем в колхозе, который согласился продать мне старую машину, но по тем или иным причинам на себя мне оформить ее нельзя, и просил помочь. Я выписывал на себя доверенность в колхозе, по которой забирал свой уазик и все документы на него, получал разрешение в министерстве сельского хозяйства на продажу машины населению и снимал ее с учета в ГАИ. Затем мы с подругой ехали в какой-нибудь другой город, где был комиссионный магазин, в котором меня не знали, и оформляли договор, будто колхоз продал машину ей. Искать каждый раз новый комиссионный магазин нужно было из-за того, что договаривался там обо всем и оформлял документы я. Моим подругам вся эта бюрократия была, естественно, не интересна — они лишь помогали мне, согласившись показать пару раз, где надо, свой паспорт и поставить подпись. Милиция же в те годы очень внимательно следила за комиссионными магазинами, разыскивая перекупщиков краденого и спекулянтов, и, если бы я часто появлялся в одном месте, меня, конечно, тут же заметили бы.

По полученным документам мы ставили автомобиль на учет в ГАИ на мою приятельницу, а через несколько дней снимали с учета, как будто она, в свою очередь, тоже решила ее кому-то продать. После этого мой уазик был готов к реализации. Но тут часто возникали уже другие трудности.

Покупателей мне приходилось искать подальше от Эстонии, где меня точно никто не знает, чтобы в случае каких-нибудь неприятностей с властями у нового владельца труднее было отследить непростую судьбу такого автомобиля. Поэтому обычно с момента получения мной машины у колхоза до ее окончательной продажи проходило довольно много времени, иногда два-три месяца. Я же почти все время находился в разъездах, и уделить много внимания подруге, на которую оформил уазик, было непросто. Еще труднее мне пришлось, когда таких приятельниц, по мере продажи все новых и новых машин, образовалось сразу несколько.

Когда я появлялся у какой-нибудь подруги после долгого отсутствия с просьбой последний раз сходить со мной в комиссионный магазин, чтобы оформить договор о продаже уазика, часто случалось тяжелое выяснение отношений. Кто-то чувствовал себя брошенной, кто-то ревновал, кто-то, узнав, какие огромные деньжищи я получил за этот вроде как считавшийся старым и ненужным автомобиль, считал себя жестоко обманутой, кляня себя за то, что сама не догадалась его продать. Как правило, получалось в конце концов с ними договариваться, хотя иногда это давалось очень непросто.

Однажды я договорился продать добытый с помощью колхоза автомобиль двум братьям-таджикам из города Орджоникидзеабад (сейчас он называется Вахдат). Уазик я сразу отогнал к ним в Таджикистан, а потом прилетел с покупателями в Таллин, чтобы оформить документы. Поскольку я думал, что все займет день-два, то поселил таджиков у себя дома и, пообещав, что скоро вернусь, пошел к подруге. Но та во мне уже окончательно разочаровалась и выгнала из квартиры, сказав, что больше вообще не хочет меня видеть. На следующий день я купил букет самых лучших роз и опять пошел к этой знакомой, но она опять прогнала меня. Так я ходил к ней дней пять, пока не смог наконец разжалобить. Общаться она со мной так и не согласилась, но зато выкинула через дверь свой паспорт — мол, делай с ним что хочешь.

Можно себе представить, как были ошарашены таджики, которые никак не могли взять в толк, почему я все время оправдываюсь и откладываю оформление документов, и каждый день куда-то хожу: как я объяснял — к жене, с букетами, но нужных бумаг от нее так и не приношу. Под конец, как я полагаю, они были напуганы уже до смерти, полагая, что это какая-то хитроумная ловушка, в которую их заманили, чтобы ограбить, а может и убить. Ведь с собой таджики привезли 33 тысячи рублей.